Но в голодные 1990-е Лорино стало ненужным далекой Москве. Его покинули почти все русские семьи. Остались только местные. Да и куда им деваться? С тех пор Льурэн — самое многочисленное национальное село. Сегодня здесь живут полторы тысячи человек.

 

Чукотка.Районный центр Лаврентия: в деревянной часовенке у подножия сопок теплится жизнь одной из малочисленных христианских общин на Чукотке

 

Полторы тысячи? На первый взгляд трудно представить, что в покосившихся деревянных бараках теплится столько жизни. Уж очень убого выглядят облезшие стены, выцветшая краска и дыры вместо окон, заткнутые где подушкой, где целлофановыми пакетами. В центре села, на улице Ленина, возвышаются четыре желтых буржуйских коттеджа, построенные турецкими рабочими. На сваях. Теплоизолированные и с холодной водой. Да, именно с холодной — она считается здесь роскошью. Потому что кипятка здесь вдоволь. Местная котельная шпарит на всю катушку. «A eсли пустить по трубам холодную воду, она зимой замерзнет», — объясняет начальство. Странно, но в турецких домах, да и в соседних поселках, она не замерзает. A вот в Лорино холодная вода — привилегия меньшинства. Большинство же, хоть и имеет в квартире душ, пользуется ковшичком — чтобы не ошпариться.

 

 

 «A нам тут не до бани». Эдик хмурит лоб, берет бинокль и взбирается на табуретку. Так охотник определяет прогноз погоды. Выглянув из форточки, Рыпхиргин констатирует: «Неспокойное море. Не будет погоды». Штормовое предупреждение из уст профессионала. И правда, ночью поднимается пурга. В Лорино приходит время ожидания. А с ним и проблемы.

 

В пять утра сквозь завывания ветра раздается странный звук. То ли плач, то ли стон. Из окна виден человек, лежащий в сугробе. Выбегаю на улицу. Ты кто? — «Алеша». А лет тебе сколько? — «Пятнадцать».

 

От подростка несет перегаром. В носках и тоненькой куртке он ежится в снегу и плачет. Надев на окоченевшие ноги валявшиеся рядом кроссовки, я пытаюсь поставить парня на ноги. Где твой дом? Он кивает на соседний барак.

 

Дверь на втором этаже приоткрыта. На диване лежит ничком женщина, на полу пустая бутылка. Алеша бухается рядом и засыпает. В тот день я отведу домой еще одну даму — она будет не в состоянии попасть в дверной проем с первого раза, и я стану свидетелем еще пары похожих сцен.

 

Накануне выдали пенсию.

 

Много в Лорино тех, кто давно забыл, как ходить на работу. Звероферма по разведению песцов, некогда кормившая поселок, давно в упадке. Пастухов животноводческого предприятия, героически пытающегося наладить хозяйство, раз-два и обчелся. Кроме школы, больницы и местной управленческой конторы работать негде. Вот и отмечает местное население пенсию да пособие. И это при том, что чукотский организм по природе своей для усвоения спиртного не приспособлен.

 

Теперь до меня доходит смысл табличек в местном сельпо: «В долг не даем!» и «Не занимаем!» У продавщицы, наверное, опыт. Обмануть можешь или ты, или тебя.

 

«Ну что вы! Теперь уже лучше. Появились семьи непьющие». Лидия, подруга семьи Рыпхиргиных, не оговорилась. На кухне сопит электроводонагреватель, за окном минус 20, ветер. Охоты нет. Eдинственное развлечение — гости. «И я пила раньше. Сильно», — признается хрупкая, маленького роста женщина, образованная, интеллигентная учительница чукотского языка.

 

Раньше — это в 1990-е. Когда квартира в Анадыре стоила столько, сколько билет на самолет до Москвы. В один конец. Когда две трети населения в панике покидали полуостров и население Чукотки сократилось втрое: со 150 до 50 тысяч человек. «Караул, что делалось, — вздыхает Лидия. — Люди вешались от отчаяния. А теперь лучше стало. Квартиры подорожали, а самолет так вообще не укупишь. Но зажили немного. Надежда появилась».

 

 Надежда пoявилась 17 января 2001 года в лице нового губернатора Романа Аркадьевича Абрамовича. Его полюбили сразу. За то, что помогал строить на Чукотке школы, больницы, квартиры и многое, многое другое... «За новую жизнь, которую он нам дал! — высокопарно произносит Эдуард и поворачивается к жене: — Дай-ка, Вика, ведро для требухи».

 

Хлюп! В ведро летит будущий корм для собак. Эдик разделывает нерп в гараже. Последующие три часа здесь при свете одной лампочки бойко чистятся, моются, сушатся внутренности пойманного накануне животного. Сухие соленые кишки тюленя у Рыпхиргиных идут вместо чипсов. «Деликатес!» — восхищается Вика